Дверь открылась, в палату вошел знакомый юрист.

— Ну, как успехи? — бодро поинтересовался он. — Есть прогресс?

— Нет, — сухо ответила Олеся, вставая со стула. — Я предупреждала, что мы потеряем время.

— Вот как? — Он о чем-то призадумался, но вскоре так же уверенно улыбнулся: — Что ж, решим это дело иначе. Пойдем, Олеся.

— Выздоравливай, — не глядя на меня, сказала моя бывшая. — И все же подумай над моими словами.

Она двинулась к выходу. У двери юрист что-то тихо сказал ей и приобнял за талию. Я ожидал, что Олеся отстранится, сделает замечание. Но она наоборот прижалась к нему. И вот так они вышли.

У меня перехватило дыхание. Это что, сука, такое было?! Это так у нее нет времени на отношения? Или только на отношения со мной?!

В ярости я, позабыв обо всем, дернулся, словно пытаясь встать. И тут же взвыл от боли, разбудив соседа по палате.

Не знаю, что произошло, но боль была сильнее обычной и не утихла даже к вечеру. Я сообщил об этом заглянувшей в палату медсестре, та передала дежурному врачу. Тот разрешил инъекцию обезболивающего.

Укол приглушил боль. Но вскоре у меня начала жутко чесаться правая ладонь. Зуд был настолько сильным, что хотелось напрочь содрать кожу. Внезапно чесотка прошла. И тут же начала зудеть левая рука. Не обращая внимания на болевые ощущения, придавленные лекарством, я начал возить ладонью по гипсу на боку. Это совершенно не помогало.

Так же как и в случае с правой рукой, зуд резко исчез. Чтобы через минуту появиться в районе крестца. Туда я не мог добраться при всем желании. Я ворочался, ругался и звал сестру.

Крики разбудили теперь уже двух больных — после ухода Олеси в нашей палате объявилось пополнение. Дед со сломанной ногой что-то недовольно забубнил. А Егор, с которым мы делили палату раньше, послушав мои стенания, сполз с кровати, подхватил костыли и пошел за сестрой.

Мне же становилось хуже. Неистовый зуд пополз вдоль позвоночника к голове. Я вдруг понял, что происходит что-то совсем нехорошее и попытался крикнуть. С губ сорвался только сиплый хрип. В голове зашумело.

В палате зажегся свет, ко мне кинулись медсестра с доктором. Как сквозь одеяло, донесся тревожный голос врача:

— Анафилаксия! Срочно эпинефрин! Потом хлорид натрия и метилпреднизолон! И сообщите в реанимацию, что…

Мне вдруг стало до одури страшно. А потом свет исчез…

Глава 2

Меня разбудили яркие солнечные лучи, падавшие на опущенные веки. Я лежал, кожей ощущая приятное тепло. Потом медленно открыл глаза и заморгал.

Надо мной нависал железный потолок, выкрашенный светло-серой краской. То, что он из металла, подсказывали чуть вогнутая форма и ровные ряды выпуклых заклепок. Минуты три я непонимающе таращился на них, пытаясь сообразить, где это я.

В памяти начали смутно всплывать последние события. Олеся, уходящая с этим засранцем, сводящий с ума зуд, суетящиеся врачи… и почему-то какая-то взорванная яхта.

Зажмурившись, я пытался собраться с мыслями. Может, я в реанимации? В какой-нибудь барокамере, или в чем там больных держат…

Открыв глаза, я повернул голову. И с еще большим офигением уставился на круглое окошко, похожее на корабельный иллюминатор. Толстое стекло было грязноватым или просто мутным. Но даже так за ним виднелось голубое небо.

Приподнявшись, чтобы улучшить обзор, я увидел покрытую мелкой зыбью синюю поверхность. Море.

Откинувшись на спину, я вновь уставился в потолок. Пытаясь осмыслить происходящее, перебирал варианты, позволяющие объяснить обстановку. Самым логичным было предположение, что у меня галлюцинации, вызванные каким-нибудь препаратом. Но разве глюки могут быть настолько реалистичными? Чтобы и краски, и ощущения, и чтобы все было таким четким?

Прежде я никогда не принимал наркотиков, поэтому не знал, на что похоже их действие. Но если судить по паре видео на ютьюбе, в которых люди, пробовавшие запрещенные вещества, с помощью компьютерной графики показывали происходившее с ними во время трипов, мои видения не вызваны химией. У наркош мир искажается, постоянно меняется, течет, переливается странными цветами. У меня же все стабильно.

Чтобы проверить это, я пересчитал заклепки в одном из рядов. Обратил внимание на одну, выделявшуюся пятнышком ржавчины. Потом закрыл глаза, досчитал до ста. Открыл. Все заклепки были на своих местах, их было столько же, сколько и минуту назад. И одна была плохо прокрашена, из-за чего начала ржаветь.

Нет, это не походило ни на сон, ни на глюки. Но, тогда где я и что происходит?

Отбросив тонкое покрывало, я уселся. Узкая кровать, на которой я находился, совершенно не напоминала больничную. Она была привинчена к стене, вдоль открытого края тянулась невысокая сетка, предохранявшая от падения.

Кроме кровати, в крохотном помещении стояло нечто вроде тумбы с несколькими выдвижными ящиками. На полу лежал старый на вид палас темно-зеленого цвета. В противоположной от меня стене все так же, никуда не исчезнув, был виден иллюминатор. В стенке справа от него темнела обычная деревянная дверь.

Что ж, если есть дверь, то, наверно, нужно просто выйти и найти кого-нибудь, кто все объяснит.

Оттянув сетку вниз, я опустил ноги на пол. И только в этот момент понял, что я нормально двигаюсь и у меня ничего не болит. Замерев, я неторопливо провел рукой по груди и боку. Гипс отсутствовал, неприятные ощущения тоже. Я глубоко вдохнул, наслаждаясь тем, как плавно входит воздух, как расширяются легкие и совершенно безболезненно двигаются ребра.

Я здоров! Только заболев, понимаешь, как это здорово, когда у тебя все в порядке и ничего не болит!

Когда восторг, вызванный фактом исцеления, поутих, я, уставившись перед собой, задумался. Если у меня срослись переломы, и врачи успели снять гипс, сколько же времени я провел в отключке? Где-то месяц? Но разве такое бывает? Хотя, если человек впал в кому… Неужели, именно это со мной произошло?

Я почесал подбородок и нахмурился. Кома, конечно, может объяснить то, что я здоров. Но не иллюминатор и море за ним. Короче, нужно найти медсестру, врача — кого угодно.

Встав с кровати, я босыми ступнями почувствовал слабую вибрацию. Это вполне вписывалось в концепцию, что я на корабле. Вот только, как я на нем оказался? Пока находился в отключке, было ЧП и нас эвакуируют? Да ну, фигня. К тому же ближайшее море расположено в нескольких сотнях километров от города, где я живу. Больницу бы туда не повезли.

Я похолодел от неожиданной мысли: может, пока я находился в коме, случилось что-то, что наш город стал прибрежным?! Нет, не может быть. Для таких изменений нужна глобальная катастрофа. Если бы такое произошло, о больных бы думали в последнюю очередь.

Прошлепав к иллюминатору, я выглянул. За мутным стеклом искрилось бескрайнее море. Где-то на горизонте белел крохотный треугольный парус. Прислонившись к окантовке окошка лбом, я попытался увидеть борт. Это оказалось бесполезным. Но, судя по расстоянию до поверхности воды, я находился примерно на высоте третьего этажа. Ну точно — корабль.

За дверью оказалась каюта раза в три больше той, где я очнулся. Здесь был такой же серый потолок и зеленое напольное покрытие под ногами. У одной стены стояла кровать в полтора раза шире моей и тоже намертво прикрученная. Также в помещении был высокий шкаф с дверцами внизу и открытыми пустыми полками вверху, круглый столик и два кресла. В одном из них, поджав ноги и укрывшись чем-то вроде шали, дремала женщина. Ее лицо закрывали слегка вившиеся длинные белые волосы. Не седые, а именно белые. Если не ошибаюсь, таких называют платиновыми блондинками.

Светлые волосы напомнили об Олесе. Она ведь тоже блондинка, только с золотистыми волосами…

Сжав зубы, я отвернулся. Будить женщину не стал, а направился к двери. Проходя мимо шкафа, заметил движение. Резко остановившись, посмотрел туда. Между рядами полок, судя по всему, было окно наружу. И оттуда на меня глядел какой-то пацан с волосами такого же цвета, как у спящей женщины. Ну, как пацан — шкет лет пятнадцати-шестнадцати. У него были необычно синие глаза. Походу, линзы. Нынче модная фигня.